Как гештальт-терапевты, мы можем и должны заниматься терапией с такими детьми, и наше задание в том, чтобы помочь взрослым и детям выжить в этих чувствах столько, сколько они длятся. Не уничтожить друг друга, не заменить все быстрым наказанием, а пережить как общую беду.
Начиная с раннего возраста, ребенок может чувствовать сильную потребность в любви и внимании со стороны родителей, одногодков, чувствовать, что он не такой, как другие и пробовать, разными способами удовлетворить эту потребность. Одним из таких способов могут стать мелкие кражи, которые со временем приобретают периодический характер. Ребенок может привлекать внимание негативными способами. Однако клептомания несколько отличается от других краж тем, что ребенок получает некоторое удовольствие от факта кражи, досказывая самому себе, что уже достаточно самостоятельный и может осуществлять такие действия. То есть, сам факт кражи более важен, чем украденная вещь, которая, как правило, не имеет для ребенка большой ценности.
Однако, я думаю, необходимо понять глубже, какие психологические факторы стоят за явлением злодейства и почему оно такое травматическое для людей. Что стоит за запрещением красть, что происходит с вором, с жертвой?
Злодейство определяется как вторжение на территорию жертвы, от которого она не может себя защитить. В этом случае агрессия не направляется на самого человека – лишь на ее вещи. Жертва теряет вещь и ее границы нарушена. Вещи, которые у нас есть, часто более значимы, чем кажутся на первый взгляд. Это могут, были воспоминания о других людях. Ими мы определяем, заполняем собственные границы. А бывает, например, в детстве родители не покупают какую-либо игрушку для ребенка, и она становится символом возможности побыть таким, которым тебя родители видеть не хотят.
Вещь – является «моей территорией», а вор фруструет потребность жертвы в автономии.
Запрещение на воровство не представляется дежурным интроэктом Из определенных исследований становится понятно, что сила, которая не позволяет нам красть, – это или беспокойство о сохранении отношений, или о сохранении собственного образа. То есть если у ребенка не складываются значимые отношения и нет адекватного образа «Я», его трудно остановить от кражи, можно лишь научить удовлетворять потребность иным способом.
Вор нарушает нашу приватность. Возможно, он живет в том ощущении незащищенности, постоянной угрозы, которое побуждает у нас. Возможно, детское злодейство – это реализация потребности "брать, ничего не давая взамен"? Во внутреннем плане это может быть фиксацией на ранней потребности слияния, с размытостью границ и неясностью собственных желаний, с одной стороны, и насилие внешне, которое порождает постоянную реактивную агрессию по защите собственных границ, с другой стороны.
У детей является характерным смешивание понятий «моего» и «нашего», особенно если это касается родительских или семейных вещей. Структуризация границ своего пространства, вытеснения общих вещей, на эту границу и расширение собственного значимого вещественного пространства совпадает с постоянным приобретением автономии в подростковом возрасте и представляется зоной ближнего развития у детей.
Как крайности проявляются две тенденции: или все «наше», а пространство, которое ребенок выделяет как свое, было мизерным: карандаш, портфель. В поведении таких детей характерно непроявление собственных интересов, пассивность, нежелание заявить свою позиции, отсутствует здоровая агрессия, как при конфлюэнции. Вторая крайность связана с неправомерным расширением собственных границ: заполнение своего пространства «нашими» вещами, когда «своим» заявляется «наше».
Такие дети экспансивные, стремятся доминировать, даже если они явно не компетентные. В обоих случаях у них отсутствует настоящее собственное пространство. У детей, которые воруют, часто присутствуют обе крайности. К тому же они настаивают на своей картине мира и пытаются жить в ней в реальности, будто она служит каким-то важным защитным механизмом и одновременно путем реализации каких-то потребностей. Для таких детей автономия «другого» являет собой угрозу.
Присутствие в их поле другого человека со своим пространством, своими границами, вызывает сильную тревогу и ощущение опасности. Возможно это отраженная картинка родительского взаимодействия с ними. Тогда, отказ от собственной автономии и покушение на автономию другого, может быть попыткой построить для себя более безопасный мир. Желание заполнять пустоты в собственном пространстве проектируется наружу. Или реализуется в самой ранней архаичной форме – воровстве.
Желаю колегам успехов в работе с такой сложной темой и надеюсь мои поиски помогут вам!
