Одной из характерных черт жизни человека является диалектика смерти и жизни, утверждения и уничтожения субъекта...
Травма ведет к прерыванию нормальных процессов, с помощью которых воплощенное истинное я обретает свое бытие.
Ранняя травма, является травмой, полученной в отношениях, потому что она происходит в самых ранних отношениях привязанности между младенцем и его матерью. Когда эти первичные отношения оказываются неудовлетворительными, в психике младенца начинают преобладать диссоциативные процессы.
Это неизбежно прерывает нормальный процесс, с помощью которого ребенок мог бы прийти-к-бытию в диалоге с инаковостью внешней реальности.
Это можно выразить по-другому, сказав, что травма закрывает переходное, или «промежуточное», пространство, в котором младенец прорабатывает отношения между внутренним и внешним миром, между аффектом и мышлением, между правым и левым полушарием мозга.
Дональд Винникотт говорит, что голодный младенец галлюцинирует грудь (внутренний мир) и что мать, понимая потребность своего ребенка благодаря эмпатии, помещает свою грудь в пространство (внешний мир), где развернулась галлюцинация младенца. В этот момент ребенок одновременно получает опыт сотворения мира (изнутри) и познания мира (вовне).
Джеймс Гротштейн (2000) полагает, что травма подобна преждевременной встрече с миром, до того как у младенца появился шанс его сотворить.
Психическая боль невыносима для младенца и для выживания ему необходимы защиты. Медленно вселяющаяся душа больше не может отважиться на спуск в тело через переходное пространство. «Вселение» прекращается.
Персонализация прекращается, и это приводит к деперсонализации. Разворачивающийся процесс воплощения души временно приостановлен, и тогда на помощь должен прийти второй мир и создать иное место обитания для души – мифопоэтическую матрицу. Однако это чревато разрушением отношений с внешним миром.
Переживший травму часто описывает этот опыт как ощущение внутреннего «слома» или «утраты своей невинности навсегда».
